Новости – Общество
Общество
«Это и был эпизод, который заставил меня изучать историю своей семьи»
Сергей Раткин. Фото: Екатерина Жмырова / «Русская планета»
«Русская планета» узнавала, насколько силен у тамбовчан интерес к своим родословным, а также насколько достоверны семейные легенды
17 сентября, 2015 17:44
13 мин
Около 10 лет назад бывший военный Сергей Раткин стал постоянным посетителем тамбовского областного архива. Генеалогия так увлекла военного пенсионера, что он стал приходить в читальный зал хранилища почти ежедневно. За это время он разгадал многие семейные тайны. Корреспондент РП поговорила с Сергеем Раткиным о запутанных семейных историях и передающихся из поколение в поколение мифах.
– Расскажите, с чего все начиналось.
– Я много думал об этом. Есть воспоминания из глубокого детства. Мы жили в частном доме на улице Володарского. Было лето, я слонялся без дела и решил заняться изучением сарая. Там была масса занимательных вещей — отцова шинель с латунными пуговицами, «доисторическая» прялка, патефон с пластинкой Утесова «У Черного моря». Но это все мелочи. В щели между досок я нашел нечто, замотанное в тряпицу. Сначала подумал, что это царский орден. Впоследствии узнал, что это был знак об окончании Александровского военного училища. С безумными глазами я носился по двору, приставая ко всем с вопросами: «Что это? Откуда? Чье?» Но никто ничего не знал.
К тете Зине, которая меня растила, я приставал с вопросами: «Откуда пошла наша фамилия?», «Кем были мои предки?» Однажды в том же сарае на одной из досок я обнаружил грубо вырезанную ножом надпись «Клаша». Стал опять приставать к тете Зине с вопросами, она как-то внутренне сжалась и рассказала, что ее младшую сестру звали Клавдия. Она умерла совсем молодой в 20-е годы. А потом от этого разговора быстро ушла. Я понял, что есть здесь какая-то тайна. Потом уже я узнал, что прабабушка была из семьи церковнослужителя.
На следующий день я отправился на поиски клада в Скорбященский храм на Московской. Окна заколочены, на двери замок. Я пролез между досок. Чувство было непередаваемое — интересно и страшно одновременно: паутина, пыль, косые лучи солнца пробивается через щели. Но самое интересное — там стопками лежали книги. Как я узнал впоследствии, в неотапливаемом помещении с разрушенной кровлей временно хранились метрические книги.
Клада я, конечно, не нашел, всего три-четыре медные монеты и большой нательный крест. Гордо принес все это домой. Ох, мне и попало за этот крестик! Заставили меня его отнести на место. И когда понес его назад, на крыше церкви проснулись голуби и начали хлопать крыльями. Я испугался до смерти. Вот это, видимо, и был тот первый эпизод, который впоследствии заставил меня заняться изучением истории своей семьи.
Потом были школа, училище, служба, стало абсолютно не до этого. Интерес был. Но я служил далеко от Тамбова — на Дальнем востоке. Со временем ушли все, кто мог хотя бы частично ответить на мои вопросы. Поэтому пришлось все искать самому. А знал я сущую малость — фамилии, имена и отчества бабушек и дедушек, примерные даты их рождения и смерти. Я зашел в архив и попросил найти мне записи о рождении моих дедов. Ни одного из них я живыми не застал.
– Как же удалось найти исходную точку в поисках?
– Мама своего отца никогда не видела и искала всю сознательную жизнь. От деда осталось только несколько фотографий. Еще остались довоенные письма — пожелтевшие треугольнички. Последнее датировалось июнем 1941 года. В нем дед рассказывал, как они смотрели в свой зенитный дальномер в сторону германской границы.
Мама помнила только, что приходило извещение о том, что красноармеец Алексей Танков пропал без вести. Мама пачками писала письма в министерство обороны, военкоматы, даже автору книги о Брестской крепости Сергею Смирнову. Но все безрезультатно. К тому моменту, когда я смог найти информацию о судьбе деда, мама уже умерла, не осталось никого, с кем можно было бы поделиться радостью.
В 1997 году я увидел по телевизору программу о Брестской крепости. Речь шла о спрятанном в развалинах восточного форта знамени. Показывают это знамя, а на нем надпись: «393 отдельный зенитный дивизион». Я вспомнил, что именно этот дивизион был указан на треугольничках, которые присылал дед из Бреста. Написал письмо в крепость-герой Брест с просьбой предоставить данные о красноармейце Танкове. Мне ответили, что в архиве крепости-героя хранятся воспоминания двоих однополчан моего деда. Один из них писал, что раненный рядовой Танков остался на батарее, а другой — что он погиб.
Дедушка Танков Алексей Николаевич. Фото из семейного архива Сергея Раткина
– Удалось выяснить, что произошло на самом деле?
–Не знаю, что это было, но летом 2010 года мне как будто кто-то сверху сказал: «Что ты сидишь, а не съездишь в Брест сам?» Тем более, что к тому моменту я уже был «подкован», изучил множество материалов, схемы, карты, орудия, мог с закрытыми глазами себе все это представить. И вот я буквально за день собрался и поехал. Добрался до Бреста в час ночи, а в четыре утра как по будильнику проснулся, понял, что больше не усну, оделся, собрался и пошел в крепость. Ощущения, конечно, были непередаваемые — внутри что-то дрожало, вибрировало, тряслось. Я дошел до того места, где солдаты приняли свой первый бой. Наверное, с час бродил вокруг. Когда сотрудники музея узнали, что я приехал из Тамбова, мне устроили персональную экскурсию и дали почитать воспоминания однополчан деда целиком.
Позже в архивах спецслужб удалось найти карту военнопленного на моего деда. 30 июня 1941 года он вместе с последними защитниками восточного форта попал в плен. После его отправили в Польшу, потом в лагерь Нойхаммер, а потом в Аушвиц (Освенцим). И вот на этом мои исследования по этой линии пока прекратились. В тех немногих кладбищенских книгах Освенцима, которые есть в свободном доступе в интернете, деда нет.
В семье говорили, что примерно в 1953 году к нам во двор приходил мужчина с фибровым чемоданчиком. Мама тогда была в школе, бабушка — на работе. И вот соседки этому мужчине говорят: «Зачем ты пришел? Она уже вышла замуж повторно. Кому нужна твоя информация?» В общем, он развернулся и ушел. Но, со слов соседок, якобы этот человек вместе с дедом сидел в концлагере. Потом ему удалось убежать, а дед, сославшись на состояние здоровья, от побега отказался.
– Как вы искали информацию о других родственниках?
– Про второго деда по отцовой линии вообще почти ничего известно не было. Я расспрашивал отца, где он воевал, но тот отвечал, что дед на эту тему не любил разговаривать. «Голодно, холодно, страшно» — вот все его воспоминания о войне. Отец припоминал, что вроде бы дед воевал под Белой Церковью — это город на Украине. Но потом я выяснил, что этот город пал до того, как деда призвали на службу. Легенда рассыпалась.
У нас в семье осталась справка из госпиталя о ранении деда. Я написал в военно-медицинский архив в Санкт-Петербург. Оттуда пришло письмо: в основном медицинские термины — пуля попала в бедро, раздробила кости, одна нога короче другой на 5 сантиметров и так далее. Но по дате ранения мне удалось до километра установить место. Оказалось, что это было совсем недалеко от нас — Воронежская область, город Острогожск. В военных сводках говорилось, что его корпус формировался на станции Анна, и я решил поехать туда. Первое, что меня поразило — огромная белая церковь. Возможно, именно о ней говорил дед. Со слов экскурсовода музея Дивногорья, боев в этой местности почти не было, но в белой церкви в 1943 году находился госпиталь, где лечили раненых солдат.
Дедушка Раткин Михаил Викторович. Фото из семейного архива Сергея Раткина
– Вы ищете данные о родне уже давно. С какими сложностями приходилось сталкиваться за это время?
– В читальный зал нашего областного архива я хожу вот уже около десяти лет. Первоначально было большое искушение найти ответы на все вопросы в интернете. Я выяснил, в каких населенных пунктах жили мои однофамильцы. Показалось, что самое перспективное в плане исследования — село Гавриловское Рязанской губернии. Я нашел контакты местного краеведа и чуть ли ни с ножом к горлу к нему пристал со своими расспросами. Говорю: «Тут живут мои однофамильцы, давайте искать!» А он очень корректно, но настойчиво посоветовал мне для начала успокоиться.
Он сказал поразительную вещь, что генеалогия, как наука, сродни математике. В том плане, что может опираться только на доказательства. Гипотезы можно строить какие угодно, они могут служить направлением для поиска, но основывать теории на догадках, на семейных легендах нельзя. Надо весьма осторожно к ним относиться. Я всегда пытаюсь успокоить людей, которые обращаются ко мне за помощью с семейными легендами, которые рассказывают, что их прабабушка была крепостной, и ее обменяли на дюжину собак, а дед играл на трубе на коронации Николая II. Я сам обжегся на подобных легендах. Вот, например, девичья фамилия моей мамы — Танкова. Когда я еще был мальчишкой, брат деда делал круглые глаза и говорил: «Я тебе открою страшную тайну — наша фамилия на самом деле Танков, а Танков. У нас болгарские корни. Мы бежали от османского ига». Но, как я потом выяснил, болгары оказались родом из села Вельможка Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Надо понимать, что дворянских титулов на всех не хватит. У большинства из нас предки — крестьяне, мещане, церковнослужители.
А еще дед всегда гордился тем, что он тамбовский коренной. Я тоже раньше считал, что Раткины чуть ли ни с момента основания Тамбова здесь жили. Но и это оказалось мифом. Самый древний предок, которого мне удалось раскопать, жил в Тамбове с 1727 года. То есть не такой уж и коренной. Не из основателей, во всяком случае. И на этом месте у меня пока творческая пауза, глубже продвинуться не удалось. Но генеалогия хороша тем, что каждое поколение дает еще две боковые ветки. И можно на время приостановить исследования по одной и перейти к другой.
– Что особенно удивило вас при поисках?
– Например, то, что в моей семье очень интересная ветка священничества. Дети церковнослужителей, как правило, тоже становились священниками. Но один из братьев моей прабабушки, Гаврила Степанович, окончив семинарию, решил, видимо, что служение церкви не его дело и устроился, говоря современным языком, на службу в губернское жандармское управление. Аналог современной транспортной полиции. Сохранились его рапорты о службе. Когда я их читал, у меня улыбка не сходила с лица. Во-первых, он был с чувством юмора. А, во-вторых, весьма скептически относился к своей службе. Его сменщик за месяц умудрялся «наскирдовать» порядка 50 человек правонарушителей. Например: «Арестован Иван Петров за кражу двух хвостов селедки из товарного вагона». А мой троюродный дед в рапорта заносил только совсем вопиющие факты. За что и поплатился, задержав какого-то дворянина за пьяный дебош в пассажирском вагоне.
Еще один мой родственник служил в тамбовском отделении госбанка. После революции пошел на военную службу. Был в главном политическом управлении, перебрался служить в Москву, а в 1937 году был расстрелян. Наверное, поэтому сестры деда были так напуганы. Они изменили букву в фамилии, стали Радкиными, и даже даты рождения. Из-за этого мне пришлось «перелопатить» в архиве документы за несколько лет, чтобы найти сведения о них. В итоге я потратил на поиски целых пять лет.
Сестры деда Ольга и Зинаида Раткины. Фото из семейного архива Сергея Раткина
– По вашим наблюдениям, растет ли интерес тамбовчан к исследованию генеалогии?
– Когда я только начинал ходить в архив, в читальном зале можно было посетителей по пальцам пересчитать. Сейчас надо успеть занять место сразу после открытия. Интерес к своим корням у тамбовчан, безусловно, растет. И дело даже не в моде. Сейчас все это проще стало. Раньше ведь и доступа к архивным документам для простых смертных не было. В последнее время все больше приходит молодых людей, студентов, школьников. И это радует. Я-то думал, что это удел таких, как я, убеленных сединами, которые на пенсии свободное время убивают.
– Сколько родных удалось найти за время поисков?
– Сейчас в базе данных у меня уже более четырех тысяч человек, учитывая боковых родственников. И это уже не структурируется никак. Мое родословное древо в силу того, что оно сильно разрослось в ширину, стало уже длинным таким рулоном. Есть сейчас специальные программы компьютерные. Приходится масштабировать и двигать усиленно мышкой влево-вправо. Распечатать на бумаге это уже невозможно.
Для меня работа в архиве уже давно не увлечение, а скорее обязанность. Считаю, что нельзя все это зажимать внутри себя и не делиться. Например, изучая историю села, я взял себе за правило выписывать фамилии всех его жителей. И очень многие обращаются ко мне через мой сайт. Помогаю людям родственников находить. Жалею о том, что этот интерес пришел ко мне поздно, когда некого было расспросить. Пытаться откладывать вопрос исследования рода на потом недальновидно, потому что неизвестно, как может быть потом. Вдруг опять возьмут и закроют архивы. Издадут какой-нибудь новый закон, запретят доступ к базам данных. Поэтому я бы не откладывал. Кроме нас никто этого не сделает.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости